Конец обыкновенного чуда. Как вместе с Марком Захаровым ушло наше детство
Умер Марк Захаров. Не хочется писать пошлости вроде «ушла эпоха» или «последний из могикан», но именно такие вот банальности иногда и оказываются самыми верными. Захаров пережил выдающих режиссеров — своих современников, с которыми его неизменно сравнивали, и с которыми он вольно или невольно конкурировал — Анатолия Эфроса и Юрия Любимова. Пережил он и своих актеров, которые стали звездами в его театре и сделали звездой и своего мастера, и его «Ленком» — Олега Янковского, Александра Абдулова, Николая Караченцова. Теперь нет и его.
Вчера закончилось то счастливое время, которое многие из нас могли бы назвать детством. С его наивной верой в счастливую, хоть и небезоблачную любовь, благородных, хоть и непутевых, принцев, умных и сомневающихся романтических героев и благополучные, хоть и с оговорками, финалы. Нет, Захаров вовсе не был добродушным сказочником. Наоборот, он был циничным и скептичным, остроумным и насмешливым, а иногда даже откровенно сердитым на человечество и мироустройство. Но он — один из немногих в нашем кино и театре — умел рассказывать истории так, что у зрителя оставалась надежда: надежда на спасение, на то, что каким-то чудом все разрешится и наладится.
Наверное, за это его и любили. А еще за то, что «не грузил», не заставлял скучать и зевать в кресле или у экрана, развлекал, «заводил», веселил. Его спектакли превращались в первоклассное зрелище, шоу, подобных которым в нашем театре не было и нет, а фильмы — в настоящие телевизионные хиты, которые одинаково любили и высоколобые интеллектуалы, и простые смертные. Его «Юнона и Авось» стала едва ли не первым и единственным на долгие годы мюзиклом на российской (тогда еще советской) сцене, а «Обыкновенное чудо» — главной философской притчей отечественного кинематографа.
При этом Захаров был абсолютно универсален. Начинал с сатирического «Доходного места» в Театре Сатиры с еще одним своим любимцем Андреем Мироновым, и спектакль тот стал сенсацией: кто-то говорил о фиге в режиссерском кармане, кто-то сравнивал его со знаменитой постановкой Всеволода Мейерхольда. После запрета и снятия с репертуара прославившей его постановки Захаров оказался записан чуть ли не в революционеры, но при этом сумел получить художественное руководство Московским Театром им. Ленинского Комсомола, который так и оставался (с 1990 под звучным названием «Ленком») его домом на протяжении 45 лет.
За это время на Малой Дмитровке были поставлены насквозь пронизанный музыкой «Тиль» Горина-Гладкова и одна из первых советских рок-опер «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» Грушко-Рыбникова; печально-лиричные «Три девушки в голубом» Петрушевской и прямолинейная «Диктатура совести» Шатрова (к этому официальному драматургу Захаров вообще питал какое-то особое чувство), полемический «Мудрец» и знаменитая «Поминальная молитва», хитовые «Королевские игры» и спорная «Чайка», глубокомысленный «Варвар и Еретик» и полный аллюзий «Шут Балакирев».
Все эти годы в «Ленком» было не достать билетов — с точки зрения экономики он стал таким же чудом, как и с точки зрения эстетики. Критики могли сколько угодно ругать Захарова за популизм, за заигрывание со зрителем, за коммерческий продукт и за повторяемые из года в года сценические приемы, но публика за такой разножанровый и порой разнокалиберный театр с радостью голосовала ногами и рублем. Немаловажно тут, конечно, было и то, что играли на сцене «Ленкома» многие звезды кино и телевидения, которых Захаров когда-то сам вывел на орбиту, пригласив сыграть в своих знаменитых телефильмах.
На его изобретательно снятых трактовках пьес Григория Горина и Евгения Шварца выросло не одно поколение российских телезрителей. «Формула любви» и «Тот самый Мюнгхаузен», «Дом, который построил Свифт» и «Убить дракона». Все они стали классикой, их растаскали на цитаты, именно их смотрят для поднятия настроения и для того, чтобы насладиться прекрасной актерской игрой. Их показывают в праздники и в прайм-тайм, потому что они не теряют ни актуальности, ни рейтингов, а пересматривать их можно до бесконечности. При этом сам Захаров в какой-то момент «завязал» с кино, окончательно переключившись на театр и … политику.
Многие, наверное, помнят, как он был народным депутатом, выступал с высокой трибуны и сжигал партийный билет. Как с восторгом откликнулся на перестройку и демократию, участвовал в разных общественных организациях и кампаниях, призывал перезахоронить Ленина и бороться с пережитками сталинизма. Постепенно его фронда сошла на нет, он стал спокойнее в своих высказываниях и осторожнее в своих спектаклях, хотя в 2010-х и пригласил глубоко не близкого ему по художественному языку Константина Богомолова поставить в «Ленкоме» злободневных «Борису Годунова» и «Князя» (позже, однако, снятых с репертуара).
В этом весь Захаров и вся его удивительная, заразительная, энергичная противоречивость: в сочетании бунта против власти и готовности к сотрудничеству с ней, в безудержной смелости и разумной осторожности, в поиске новых форм и любви к традиционным. Но так или иначе, он в любом случае открыл нам формулу любви, постоянно творил для нас обыкновенные (и не очень) чудеса и считал, что самые страшные глупости делаются с серьезными лицами, поэтому даже в день его смерти мы не будем плакать, а лучше вспомним одну из самых пронзительных фраз отечественного кинематографа: «Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь!»