Кто подставил Сокурова на Венецианской биеннале, или Почему искусство финансируют меценаты и спонсоры, а не государство
На канале Джудекка, прямо напротив палаццо деи Дзаттере, принадлежащему фонду V-A-C Леонида Михельсона, припаркована яхта Стеллы Кесаевой. Хотя в этом году принято жаловаться, что на биеннале мало русских проектов и русских участников, они территориально и идейно так по-соседски близки, словно не выпускают друг друга из своих объятий. О том, какие проекты созданы при поддержке российских миллиардеров в Венеции, рассказывает редактор Forbes Life Яна Жиляева.
Государственные музеи на деньги меценатов
«В Венеции представлены три крупнейших государственных художественных музея», — комментировала директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова в аэропорту Венеции, здороваясь с пассажирами утреннего рейса в день открытия превью биеннале.
Третьяковка совместно с ИРРИ Алексея Ананьева, выбывшего из списка Forbes, но не утратившего, в отличие от Бориса Минца, любовь к искусству, открыла 9 мая в университете Ка’Фоскари выставку Гелия Коржева, художника-фронтовика, представлявшего Россию (тогда СССР) на биеннале 1962 года. Ретроспектива охватывает все этапы творчества Коржева: от женской обнаженной натуры (видимо, поэтому во вступительном слове Зельфира Трегулова назвала Коржева «нашим Фрейдом») до портретов ветеранов войны, натюрмортов с самоварами и потусторонних картин на религиозную тему и полотен с галлюциногенными «тюрликами». Из 49 работ на выставке — 26 из коллекции ИРРИ. Главным меценатом выставки стала бизнесмен Наталия Опалева, коллекционер, создатель музея AZ. Свою лепту в проект внесли «Норникель», «Ингосстрах», оплативший страховку картин, и банк «Интеза Санпауло».
Каждое слово у Крымова идет в дело. Такой интерпретации классики и Третьяковка позавидует.
Поиски новых интерпретаций классиков предпринял и ГМИИ им. Пушкина, создав в венецианской церкви Сан-Фантин проект «В конце пребывает начало». Современный видео-арт (три работы созданы по заказу музея к выставке) показывают в пространстве барочной церкви — приурочен к 500-летию со дня рождения венецианца Якопо Тинторетто. От самого Тинторетто в церкви, только что пережившей реставрацию и превращенную в выставочный зал, не осталось и следа. Поэтому для атмосферности музей одолжил работу «Происхождение любви» 1562 года у венецианского антиквара Пьетро Скарпа. Рядом с Тинторетто показывают абстракцию Эмилио Ведовы, считающегося главным последователем Тинторетто в Венеции XX века, а работы Дмитрия Крымова, Ирины Наховой и Гари Хилла созданы в формате видео. Их показывают одну за другой по сеансам, которые называют «мессами».
Работы запускаются по очереди по принципу от простого к сложному. Первой идет инсталляция Дмитрия Крымова, художника и режиссера, руководителя курса в ГИТИСе. По традиции в спектаклях Крымова и его студийцев действуют самые простые предметы, воплощая разные образы, эпохи и события. Режиссер — безжалостный и ироничный наблюдатель, препарирующий устойчивые, ставшие обиходными, стереотипы, замылившиеся образы. Так, зацепившись за строчку Толстого в «Анне Карениной», когда графиня Вронская говорит об Анне, своей соседке по купе: «Вся дорогу мы с ней проговорили», реконструирует продолжительную сцену сорочьего треска, чисто женского диалога попутчиц о детских болезнях, материнских доблестях, о запорах, поносах, насморке и золотухе под аккомпанемент позвякивающей ложечки в стакане и дребезжание и качание вагона. В общем, каждое слово у Крымова идет в дело. А сама «Анна Каренина» превращается у него в спектакль под названием «Сережа». Такой новой интерпретации классики и Третьяковка позавидует.
Проект для Венеции создавался следом за «Сережей», и здесь автор тоже стремится заново открыть смыслы давно известного, казалось бы на зубок выученного сюжета, как археолог очищает накопившийся культурный слой интерпретаций, пользуясь хорошо знакомым ему инструментарием. Но по порядку. Если в спектакле в МХТ препарируют текст, то в Венеции в фокусе Крымова — живопись, «Тайная вечеря» Тинторетто из церкви Сан-Тровазо. И разбирая ее, предполагается, что в финале будет обнаружена суть, мысль, идея.
Процесс идет так: сначала в церкви гасят свет, затем усаживают зрителей на скамейки перед большим наклонным помостом сцены, на который проецируется сюжет «Тайной вечери». В темноте на помосте угадываются следы строительных работ: разбросанные кисти, ведра, тряпки, малярные валики. Как только предмет исследования обозначен, начинается его деконструкция. То есть «Вечерю», которая на самом деле trompe-l’oeil («зрительная обманка»), разбирают по косточкам-клочкам в прямом смысле слова на глазах у публики. Входят мальчики и девочки в оранжевых строительных жилетах, сначала уносят ведра и краски перед картиной, потом заглядывают за раму — и вот они уже орудуют в кадре. Предметы мебели, кошка, апостолы, трактирщица, Иуда — все они, оказывается, картонные персонажи, и всех, словно пазлы, рабочие двигают, складывают, собирают и уносят вон из кадра. (Чтобы перформанс шел вживую в дни превью биеннале, дорогу шести студентам крымовского курса оплатил Фонд ГИТИСа.) Собирая мусор и нарисованные картонки, рабочие нет-нет, да и откусывают кусочки хлеба, что лежат на столе перед Иисусом, пожевывают их на ходу, то есть буквально становятся сотрапезниками Спасителя. И его тело идет в дело: Христос, которого изображает артист Анатолий Белый (он же носитель традиций, духа МХТ в «Сереже»), оживает. В обманке оказывается живой актер, который играет живого Спасителя. Вот, собственно, и все идея.
Инсталляции Ирины Наховой и Гари Хилла интерпретируют сюжеты Тинторетто гораздо менее театрально и линейно, они дробят их на фрагменты и образы, узнаваемые детали (а Хилл, кажется, доходит и до молекулярных волн и излучений), дополняя их современными сценами природы и лицами современников под оригинальную партитуру.
Проект осуществлен при поддержке Стеллы Кесаевой и ее фонда Stella Art Foundation, а также Mail.ru. Проекторы для инсталляции предоставила компания Barco. ГМИИ им. Пушкина оценил бюджет выставки в €500 000.
Национальный павильон на деньги спонсоров
Павильон России на выставке посвящен истории «Блудного сына» Рембрандта и другим сокровищам Эрмитажа. Название «Lc. 15.11-32» — ссылка на Евангелие от Луки, притче о заблудшем сыне. Проект в павильоне создавали два автора: на верхнем этаже инсталляция Александра Сокурова, на нижнем — театрального художника Александра Шишкина-Хокусая. Как острили зрители в день открытия павильона, в России все классики под одной крышей: тут вам и копии Рембрандта (выполнены безвестными учениками Академии художеств), и Шишкин, и Хокусай. Впервые в истории национального павильона и в истории биеннале куратором выступил не конкретный человек, а ведущий мировой музей — Государственный Эрмитаж. Как сказал директор Михаил Пиотровский на открытии выставки, музей — лучшее место на свете, он хранит нашу память от начала и до конца. А классическое искусство так хорошо объясняет происходящее, что в современном нет потребности.
В первой комнате на постаменте оказалась установлена копия ног Атланта в натуральную величину, как в Новом Эрмитаже, где-то по колено. Увидев ноги, захотелось петь: «Когда на сердце тяжесть и холодно в груди, к ступеням Эрмитажа ты в сумерки приди». Но петь не получалось.
Современный отечественный опыт работы с национальным павильоном — это современная бездарность
На верхнем этаже павильона в скудно подсвеченной темноте были расставлены копии скульптур и картин из зала Рембрандта — инсталляция Александра Сокурова. Среди скульптур оказался манекен женщины в черном, повернутый спиной к «Портрету старухи» Рембрандта. «Кто это, Александр Николаевич?» — робко спросил коллега-журналист. «А вы как думаете? Думайте!» — ответил автор. Также в инсталляцию вошли фирменное сокуровское зеркало из его фильмов и два видеоэкрана с апокалипсическими сценами и фигурами Христа и Святого семейства.
Этажом ниже в зале с низкими потолками, расписанными под плафоны и полами, имитирующими узоры Зимнего, Александр Шишкин-Хокусай представил свой механический эрмитажный театр, аттракцион «Фламандская школа». По периметру зала ехали живые картины с подвижными персонажами фламандской живописи, а механические зрители, усевшись враскорячку с раздвинуты ногами, прыгали на своих шестах, как лошадки на детской карусели или стриптизерши на шестах. После экспозиции верхнего этажа аттракцион Шишкина-Хокусая показался спасительным лучом в темном царстве. Но луч был красным. И он мигал, а не светил. Над каждым прыгающим зрителем загоралась красная лампочка, красные проводки-струи пронизывали картины. А среди механических зрителей, спиной к сцене, лицом к залу сидел другой механический человек в полосатой рубашке с нашивкой verum («правда»). Возможно, он приглядывал и за своим кукольным театром, и за посетителями, правильно ли они понимают, что им тут показывают.
Скорее всего рецензии на выставку — в дань уважения больших имен ее создателей — будут дружелюбно-нейтральные, но факт остается фактом: все могло получиться лучше. В чем же причина?
О том, что за выставка будет представлена в павильоне России, прессе стало известно только 18 апреля, меньше чем за месяц до открытия биеннале. Учитывая, что ни директор Эрмитажа Михаил Пиотровский, ни комиссар павильона Семен Михайловский комментариев не давали, можно предположить, что при создании проекта возникли трудности. Были ли это трудности идеологического, художественного характера или только финансового плана, организаторы не говорят.
Накануне открытия выставки Forbes Life удалось узнать, что бюджет павильона составит около 100 млн рублей, все — спонсорские и меценатские взносы ОАО «РЖД», «ЦУМ Art Foundation», за гала-ужин платил «Ингосстрах». Как сообщила председатель правления фонда «Эрмитаж XXI век» Зорина Мыскова: «Фонд «Эрмитаж XXI век» получателем средств бюджета не выступал. По словам Семена Михайловского, выставочные проекты павильона России последних лет из госбюджета не финансируются». То есть Министерство культуры денег в бюджет павильона не перечислило, оставив за собой право контролировать художественную политику павильона.
Forbes Life попросил прокомментировать ситуацию с выставкой в павильоне России двух экспертов, выступавших в предыдущие годы комиссарами нашего национального павильона, Леонида Бажанова и Виктора Мизиано.
«Проект в национальном павильоне — это вопрос предельно политический, — говорит Виктор Мизиано (отвечал за павильон России в 1995 и 2003 годах). — Это проект, в котором государство заявляет свою позицию. Поэтому ответственность государства — обеспечить хотя бы минимум для создания выставки. Иначе, как Америка, мы должны отказаться от всякого влияния на культуру. В Америке нет Министерства культуры. Устройством выставки у них занимается Музей Гуггенхайма в Венеции. Но помимо этого, у американцев существует National Endowment for the Arts, независимое агентство федерального подчинения, которое финансирует национальный павильон. В развитых европейских странах базовое финансирование павильона осуществляют национальные министерства культуры. Не может быть такого, что для того, чтобы представлять русское национальное искусство на самой престижной площадке мира, организаторам павильона приходилось искать заинтересованную сторону, которая может попросить что угодно взамен».
Сокуров и Пиотровский влипли в ужасно непрофессиональную историю
«Современный отечественный опыт работы с национальным павильоном — это современная бездарность, — говорит Леонид Бажанов, комиссар павильона России в 2001 году. — И это не проблема денег прежде всего. Я занимался организацией павильона в начале 1990-х годов, когда денег не было вообще. Тогда у нас был накоплен опыт, как создать проект с минимумом средств. Например, в 1993 году я приглашал Илью и Эмилию Кабаковых. Их проект «Красный павильон» получил одну из наград биеннале — специальное упоминание жюри.
В проекте этого года участвуют замечательные художники, замечательный куратор. Все в художественном сообществе это понимают. Сокуров — гений, замечательный человек, личность. Пиотровский — замечательный директор, искусствовед, человек, личность. Но они влипли в ужасно непрофессиональную историю. И это очень огорчительно».
«Это правильно, что комиссар нашего павильона сейчас — государственный культурный чиновник. Такова традиция. Но его единственно возможная стратегия работы — диалог с художественной средой. Это экспертная среда представляет свою страну, выдвигает художников», — говорит Виктор Мизиано.
«Государство диктует в культуре так же, как в космосе, но для этого нужна компетентность. Нужно полагаться на мнение профессионалов, тех, кто профессионально занимается современным искусством. Иначе мы получаем плачевный результат, — говорит Леонид Бажанов. — Не спасает даже гений Сокурова».
Проекты фондов Потанина и Михельсона
Под проливным дождем завтрак, запланированный на 8:30 утра в палаццо Веньер дей Леони, на крыше Музея Пегги Гуггенхайм, переместился в музейное кафе. Ни на минуту не отставая от регламента, фонд Владимира Потанина и фонда Соломона Р. Гуггенхайма объявили об учреждении стипендии для русскоговорящих научных сотрудников музеев по сохранению современного искусства в цифровую эпоху. У Владимира Потанина с Музеем Гуггенхайма давние тесные отношения. С 2002 года бизнесмен входит в попечительский совет фонда Гуггенхайма. А с 2003 года Потанин — председатель попечительского совета Эрмитажа, основатель эндаумент-фонда Эрмитажа. Благодаря личному участию Владимира Потанина в переговорах Михаила Пиотровского с директором фонда Гуггенхайма Питером Кренсом был улажен спор по проекту «Гуггенхайм — Эрмитаж» в Лас-Вегасе.
Инсталляцию Билла Виолы, которую купил фонд Потанина в дар Эрмитажу, не могли снять с таможни в течение двух лет
Стипендия по сохранению современного культурного наследия возникла по инициативе директора музея и фонда Соломона Р. Гуггенхайма Ричарда Армстронга, который предложил русским специалистам присоединиться к научным проектам, которые ведет музей. В ответ Владимир Потанин, не понаслышке знающий о том, как несовершенна юридическая и техническая база в отношении современного искусства (инсталляцию Билла Виолы, которую купил фонд Потанина в дар Эрмитажу, не могли снять с таможни в течение двух лет), сделал взнос в эндаумент фонда Гуггенхайма. На проценты от этого взноса и будет осуществляться финансирование стипендиальной программы. Первый стипендиат поедет в Америку в январе 2020 года.
Как только дождь прекратился, на крыльце палаццо деи Дзаттере, венецианской резиденции фонда V-A-C Леонида Михельсона, вышла директор фонда Тереза Мавика. А художник, куратор и арт-критик Франческо Бонами, прихватив мольберт, пошел рисовать туристов на набережную, где начинается настоящий цирк.
Alterazioni Video показывают свою программу «Новый цирк». Поет корпулентная исландская певица, американский клоун вяжет свитеры, женщина-змея сворачивается в кольцо, на небольшой эстраде, украшенной портретом сиамских близнецов-горцев в папахах и с золотыми зубами, богосоногий смуглый эквилибрист балансирует на скейте в окружении арбузов, выложенных по периметру. «У этого артиста полторы тысячи рекордов в Книге Гиннесса, — говорит Тереза Мавика. — Но он никогда не выезжал из Индии. А мы его вытащили. Теперь вдвоем мерзнем. Он мерзнет, и я мерзну».
Цирк — это еще один вид искусства, который включает в свой метакультурный диалог V-A-C. Ранее были театр и перформансы, философские наблюдения. В новом проекте — на свежем воздухе цирк. В 2019 году, кстати, исполняется 100 лет, как в России цирк был объявлен государственным искусством. Внутри 14 работ, объединенных общим названием «Время, вперед!», в английский интерпретации «Time, forward!» — никакого намека на советские призывы и сюиты Георгия Свиридова. Речь о том, что такое время в XXI веке.
Кураторы — лондонец Омар Холеф и москвичка Мария Крамар — готовили проект в течение двух лет. А в прошлом мае провели мастерские со всеми участниками выставки, пригласив их в пространство фонда в Венеции. Так для проекта специально были созданы 13 работ — большая часть видео и мультимедийные инсталляции. А пластиковая кинетическая скульптура группы «Куда бегут собаки» выставлена из коллекции фонда. Бюджет проекта — €510 000.