Пытаясь отсрочить гибель нежизнеспособных компаний, политики подрывают стимулы к предпринимательству и обрекают экономику на застой
Во время кризиса больше всего говорят о спасении. На деньги налогоплательщиков претендуют и банки, и крупные компании, и малый бизнес, и работники, попавшие под сокращение. К счастью, ресурсов на то, чтобы спасти всех, никогда не хватает. В конечном счете на рынке остаются самые сильные и профессионально пригодные. И это один из самых полезных механизмов современной экономики, без которого невозможен долгосрочный устойчивый рост.
Более полувека назад австрийский экономист Йозеф Шумпетер (1883–1950) назвал механизм, очищающий экономику от всего отжившего, «созидательным разрушением». Экономика живет и развивается, доказывал Шумпетер, благодаря уничтожению старых компаний, методов и идей, на смену которым приходят новые, более производительные и прибыльные. С его подачи в экономической науке появляется фигура предпринимателя. В дарвинистском мире Шумпетера именно предприниматель с помощью инноваций расширяет границы возможного, неся гибель всему косному и неэффективному.
Во время кризиса самоочищение экономики от неэффективных компаний резко ускоряется. Но увеличивается и сопротивление проигравших. Политики и лоббисты выступают за сохранение «динозавров» под лозунгами помощи реальному сектору, спасения флагманов национальной индустрии. Иногда представители старой экономики одерживают победу в борьбе за ресурсы общества. Но их победа становится поражением всех остальных. Искусственная защита компаний, неэффективных, но имеющих изрядный политический вес, возможна только за счет налогоплательщиков, а масштабные вливания в убыточные фирмы замедляют экономический рост на многие годы.
Что бывает с экономикой, в которой искусственно отключили очистительные механизмы, показывает недавний опыт Японии. В свежей статье Рикардо Кабаллеро, Такео Хоши и Анила Кашьяпа в престижном American Economic Review рассказывается, как попытка поддержать на плаву компании, обреченные на банкротство, обернулась для японской экономики потерянным десятилетием роста.
Вспомним историю японского кризиса. Экономика страны устойчиво росла три десятилетия. Во время невероятного бума на рынке недвижимости в середине 1980-х земля под императорским дворцом в Японии стоила больше, чем вся земля в Калифорнии. Но пузырь лопнул, и страна на целое десятилетие погрузилась в стагнацию. Главный вопрос: почему застой продлился так долго? И почему банки продолжали кредитовать компании, с легкой руки экономистов получившие прозвище «зомби»?
Одна из причин лежит на поверхности. Банкам очень не хотелось признавать свои ошибки. Ведь если бы нежизнеспособные заемщики перестали платить по долгам, банкам пришлось бы значительно увеличить резервы под проблемные ссуды. А это не только невыгодно, так как означает уменьшение прибыли, но и опасно, так как чревато крахом самого банка. Поэтому кредиторы и поддерживали подобие жизни в полумертвых компаниях — зачастую им выдавались ссуды, лишь бы они могли выплачивать проценты. Вторая причина — давление на банки со стороны государства. Экономическая политика была направлена на недопущение банкротств и поддержку малого и среднего бизнеса за счет банковских кредитов.
Японии долго удавалось поддерживать на плаву потенциальных банкротов. Но какой ценой? В начале 2000 года такими зомби были 30% японских компаний, владевших 15% всех активов в экономике. Численность зомби более всего выросла в тех отраслях, где не было значительной конкуренции с иностранными компаниями: в строительстве, торговле и сфере услуг. В этих секторах количество рабочих мест сократилось не так сильно, как в менее защищенной промышленности. Но и новых рабочих мест в них было создано меньше.
Другой негативный эффект господдержки по-японски — замедление темпов роста производительности. Отрасли, в которых численность зомби выросла на пять процентных пунктов, увеличивали производительность в среднем на 2% в год, а там, где число нежизнеспособных фирм подскочило на 20 пунктов, производительность падала на 5%. Поддержка банками и государством слабых компаний привела к замедлению роста эффективности и подавлению шумпетерианских сил созидательного разрушения.
Важно понять, что зомби самим своим существованием мешают развиваться здоровым компаниям. Неслучайно в тех отраслях японской экономики, где занятость обеспечивалась искусственно, рабочих мест создавалось меньше, чем там, где банки и государство не считали нужным поддерживать тепличные условия. Зомби оттягивали с рынка не только финансовые ресурсы, но и квалифицированные кадры, удерживая неэффективно высокую заработную плату. Например, нормальная девелоперская компания могла бы нанять на треть больше сотрудников, если бы не дополнительный спрос на рабочие руки со стороны работодателей-зомби. Если бы Япония не препятствовала банкротству нежизнеспособных компаний, уровень инвестиций в различных отраслях мог быть, по расчетам Кабаллеро с соавторами, выше на 4–36% в год. Неудивительно, что в 1990-е японская экономика росла всего на 0,5% в год (в США средний рост за этот период составил 2,6% в год).
История — плохой учитель. В США политики готовят планы спасения «большой тройки» производителей автомобилей в Детройте. Конечно, компании GM, Chrysler и Ford — символы Америки, но они неэффективны и неприбыльны. И кризис — лучшее время для решения наболевших проблем, например радикального снижения издержек на рабочую силу, которому до сих пор эффективно противодействовали профсоюзы. В конце концов, с японскими производителями автомобилей во время кризиса 1990-х не произошло никакой катастрофы. Nissan, в частности, перешел под контроль Renault и сейчас является одним из самых эффективных автопроизводителей в мире.
Новая экономическая политика дорого обойдется Америке. До сих пор именно гибкость была ее коньком: американская экономика в последние десятилетия развивалась куда динамичнее европейской, где естественному обновлению мешают сильные профсоюзы, государственное вмешательство и экономический национализм. Созидательное разрушение в Европе буксует, и Филипп Агийон с Петером Хоуиттом (авторы современной версии идей Шумпетера, так называемой теории эндогенного роста) иллюстрируют этот факт следующими цифрами: в США 50% новых фармацевтических продуктов создаются компаниями, которым менее 10 лет, а в Европе — лишь 10%; в США 12% крупнейших фирм были созданы за последние 20 лет, тогда как в Европе — лишь 4%. В свежем обзоре эмпирических исследований, посвященных эффектам созидательного разрушения, Кабаллеро заключает, что в долгосрочной перспективе шумпетерианские силы обеспечивают 50% роста производительности. Вместе с моим коллегой из Йеля Эдуардо Энгелем он изучил, как росла производительность в 60 странах и как влияют на нее социальные гарантии работающим (например, сложная процедура увольнения). Вывод состоит в том, что чрезмерная защита рабочих мест (в тех странах, где такие законы исполняются) влечет за собой снижение роста производительности на 0,9–1,2% (по сравнению со странами, где уровень социальных гарантий ниже). Кроме того, после шока «зарегулированные» страны восстанавливаются примерно на треть медленнее. Еще один важный инструмент самоочищения экономики — свобода торговли. Например, в отраслях, существенно затронутых снижением таможенных тарифов после заключения договора о свободной торговле между Канадой и США, производительность труда выросла на 15%, в том числе и за счет 12-процентного сокращения малопроизводительных рабочих мест.
В теории Шумпетера есть урок и для России. В советское время механизм конкуренции и созидательного разрушения был почти полностью отключен, а ведь именно он обеспечивает примерно половину долгосрочного роста производительности. Предпринимательская деятельность, основной двигатель технологического прогресса, «вознаграждалась» лишением свободы. Результат известен: полная неконкурентоспособность обрабатывающей промышленности, сельского хозяйства, недоразвитость сектора услуг. Зато кризис 1998 года показал, что без государственного вмешательства экономика способна быстро возвращаться на траекторию динамичного роста. Сейчас у государства намного больше финансовых ресурсов. Это не только возможность, но и соблазн: раздать деньги самым крупным и влиятельным компаниям, помочь внутреннему производителю повышением пошлин, заставить компании поддерживать избыточную занятость. Но политики обязаны помнить: это путь в никуда. Если Россия хочет быстрее выйти из кризиса и повысить свой вес в мире, созидательное разрушение нужно не сдерживать, а поощрять.
*Автор — профессор Йельского университета