Пол власти

Женское представительство в органах власти и управления считается само по себе благом и признаком развитости той страны, где оно выше. Правовые реформы, которые разными темпами провели в ХХ веке почти все страны цивилизованного мира, сняли неравенство полов перед законом и открыли женщинам дорогу как к выборным постам, так и к оплачиваемой карьере в целом. Заслугу этой глобальной эмансипации по справедливости делят между собой первая волна феминизма (посвященная борьбе за равенство полов перед законом) и две мировые войны с сопутствующей им урбанизацией, сделавшие женский труд необходимым. Сегодня женщины составляют примерно такой же процент мировой рабочей силы, как и процент населения — немногим больше половины.

По последним данным ВТО, около трети всех мировых бизнес-структур принадлежит женщинам или управляется ими. Вот четыре государства с самыми высокими показателями в этом отношении: Ямайка (60%), Колумбия (53%), Сент-Люсия (52,3%) — островное государство в Вест-Индии, член Британского содружества, и Филиппины (48%). США на 15-м месте, Канада на 43-м, Великобритания на 49-м. Насколько велика ценность этих данных, малопонятно: скептический российский читатель немедленно подумает, что 60% ямайских бизнес-леди, не говоря уж о Сент-Люсии, — это чьи-то тещи, жены и бабушки, на которых переписывают компании из соображений финансовой безопасности.

Но если владение бизнесом может быть формальным, то на работу в органы власти надо являться самолично (если вы не додумались сдать карточку для голосований координатору фракции и на этом счесть свой депутатский долг выполненным). Посмотрим на представительство женщин в парламентах (для унификации результатов будем учитывать только нижнюю палату, поскольку не во всех странах парламент двухпалатный). По данным Межпарламентского союза (IPU), первые пять мест в этом рейтинге распределяются так: Руанда (63,8% женщин-депутатов), Боливия (53,1%), Андорра (50,0%), Куба (48,9%) и Швеция (44,7%). Россия на 103-м месте (13,6%, уступает Азербайджану с его пятнадцатью с лишним процентами). Великобритания на 60-м (22,6%, уступает Киргизии). США делят 75-е место с Панамой — по 19,3%.

По исполнительной власти внятных данных нет. Обычно международные исследования в этой сфере с гордостью приводят примеры разных скандинавских стран, где женщины занимают первые посты в правительствах и министерствах (хотя интереснее было бы посмотреть, каков гендерный состав низового уровня исполнительной власти — того, с которым граждане сталкиваются непосредственно). В местном самоуправлении, как считается, женщины представлены лучше, чем на национальном уровне: по данным международной организации «Объединенные города и местное самоуправление» (UCLG)», в 2003 году женщин в местных советах было примерно 15%. В странах Латинской Америки 5% всех мэров городов — женщины, и это по мировым меркам высокий уровень.

Как видим, никакой корреляции между женским представительством в органах власти и уровнем жизни или даже демократических свобод в стране не наблюдается. Единственное, что можно утверждать определенно, — в любых такого рода списках на последних позициях будут исламские страны. Но и в исламском мире есть страны богатые и бедные, дикие и цивилизованные, и положение женщин (и мужчин) в них имеет между собой мало общего.

Жизнь людей вообще куда значительнее детерминирована не гендером, а имущественным положением и социальной принадлежностью. Классики феминизма всегда понимали эту специфику своей паствы: «Жены буржуа солидарны с буржуа, а не с женами пролетариев; белые женщины — с белыми мужчинами, а не с черными женщинами» (Симона де Бовуар, «Второй пол»). Говоря об общем женском интересе и общей женской политической повестке, феминизм оперирует в некотором роде ложным множеством: «всех женщин» (как и «всех мужчин») как политического актора не существует. Женщин слишком много, они слишком разные, чтобы вычислить их общую политическую детерминанту. «Жить хорошо» и «быть счастливыми» — это не политический интерес.

При этом феминистское движение — очевидный благодетель человечества. В исторически короткие сроки ему удалось добиться устранения институциональных, прописанных в законе несправедливостей — не воображаемых несчастий типа обычая помочь даме открыть дверь или снять пальто (борьбу с этим обыденное сознание у нас ассоциирует с феминизмом), а реального поражения в избирательных, имущественных, семейных, трудовых правах. И плоды этих побед принесли пользу именно «всем женщинам» — вне зависимости от того, воспользовались ли они ими лично.

Аналогично обстоит дело и с женским политическим представительством. Наивно думать, что женщины принесут в органы власти какие-то специфические женские добродетели. Этого не произойдет, потому что таких добродетелей (как и таких пороков) не существует. Качество депутата и администратора определяется в первую очередь качеством института, в который он встроен, а во вторую (с большим отрывом) — его индивидуальными умственными способностями, образованием и нравственными свойствами. Никакого особого женского политического или административного поведения не существует. Все разговоры о том, что женщины «склонны к компромиссам» и «менее конфликтны», — сексистские сказки, не подтверждаемые ни историей, ни современной практикой. Поразительно, что эти разговоры ведут те же самые люди, которые одновременно говорят, что не хотели бы работать с начальником-женщиной, потому что с ней «трудно ужиться». И те же люди хорошо или плохо работают с любым начальником в зависимости от того, каковы его менеджерские способности, а не половая принадлежность.

Женщина-политик не будет «отстаивать интересы женщин», потому что таковые интересы могут быть интерпретированы как угодно — настолько неопределенно само это понятие. Те темы, которые считаются «женскими», — репродуктивные права, здравоохранение, школьное образование — в равной степени являются предметом внимания и мужчин-политиков. Кроме того, женщина — председатель Центробанка или глава парламентского комитета по безопасности — ими заниматься не будет, а будет озабочена валютной политикой и обороной рубежей от вредных иностранцев (что вроде бы считается мужским делом).

При этом сам процесс постепенного увеличения процента женщин в органах власти — несомненный знак прогресса цивилизации. Чем объясняется это кажущееся противоречие? В политической системе значение имеют не личности, но институты — не события, но процессы. Парламент Руанды не станет работать эффективнее парламента Великобритании оттого, что процент женщин в нем выше. Но тот факт, что в Руанде в парламенте оказалось некоторое количество женщин, говорит о том, что в этой стране, с трудом выползающей из последствий страшного геноцида, пытаются заработать базовые демократические механизмы.

Неважно, насколько хорош и прекрасен тот или иной избранный кандидат, — важно, насколько законно он избран, насколько равный доступ к выборам имели все желающие в них поучаствовать. Неважно, займет должность женщина или мужчина, блондин, брюнет или гражданин с избыточным весом, важно, чтобы все категории граждан имели равные права на занятие этой должности. Поскольку женщины были поражены в правах еще совсем недавно, рост их представительства продолжает быть позитивной политической тенденцией — по этой причине. А не потому, что женщины как-то особо хороши сами по себе.

Автор: Екатерина Шульман