Кинопродюсер Алексей Петрухин: «Я хотел бы, чтобы все полностью контролировалось государством»

Алексей Петрухин пришел в кино из бизнеса, связанного с безопасностью. Этот вид деятельности на рубеже 1990-х и 2000-х приносил много денег, и потратить излишки Петрухин решил творчески и с размахом — снять отчасти автобиографический фильм, боевик о сотрудниках спецслужб «Мужской сезон: бархатная революция» (2005). В одной из главных ролей Петрухин снялся сам, его напарником по площадке был Алексей Кравченко, также в фильме снялись молодые никому неизвестные артисты — Анна Чиповская и Петр Федоров. 12 лет спустя свои актерские амбиции Петрухин называет забавой, а в его фильмах снимаются Джекки Чан и Арнольд Шварценеггер.

В феврале 2018 года РФГ совместно с China Film Group и продюсерской компанией Джекки Чана выпускает в международный покат копродукционного монстра — проект «Тайна печати дракона: путешествие в Китай», бюджет которого составляет $50 млн, а максимальная оценка сборов в Китае — $434 млн. О том, как сложилось это партнерство, о необходимости идеологической цензуры в России, о независимом кино и — еще раз — о безопасности Алексей Петрухин рассказал в интервью Forbes.ru.

Проект «Тайна печати дракона: путешествие в Китай» — это уже сложившаяся конфигурация, уже успех. А с чего все начиналось? Где вы взяли деньги на свои первые фильмы?

Это так все давно было. Такие вещи надо формулировать правильно, чтобы они были не из контекста и не трансформировались во что-то другое. Просто в определенный момент было определенное количество услуг и работ. И были достаточно приличные заработки, это конец 1990-х — начало 2000-х. И связано это все с безопасностью, у нас было несколько охранных предприятий. В то время это было одно из самых доходных дел. Был и издательский дом, рекламное и туристическое агентство, строительная компания и т.д

РОСПО? [Российское представительство Международной организации сотрудников правоохранительных органов]

РОСПО — это общественная организация, и на ее базе были «РОСПО — Безопасность» и прочие. И появлялись свободные деньги, на которые хотелось что-то попробовать в кино — не в качестве бизнеса даже, а больше в качестве эксперимента. Например, первый фильм «Мужской сезон: бархатная революция» основан на личных впечатлениях о жизни, часть которых описана в книге.

То есть это автобиографический в некоторой степени фильм по одноименной книге?

Отчасти да, но с большим художественным домыслом.

В одном из частных разговоров на «Кинотавре» на мой риторический вопрос, где российские продюсеры берут деньги на свои фильмы, мне привели в пример вас — в качестве человека, который, будучи изначально бизнесменом, теперь вот вполне успешно занимается кино...

Был бы я бизнесменом, мы бы по-другому сейчас разговаривали. Можно было бы построить башню на то количество денег, которое прошло через нас куда-то туда — в трубу.

В трубу?

В трубу не в смысле в хорошую, а наоборот. Но я не могу сказать, что я о чем-то жалею. Просто, будь я бизнесменом, все можно было бы делать гораздо правильнее, точнее, выгоднее. Но мы больше живем душой и творчеством — ошибаемся, где-то ленимся. Как раз все то, что бизнесменам не свойственно.

Поэтому бизнесмены как таковые в кино и не идут.

С другой стороны, да. Но сейчас мы как команда подходим к новому рубежу для себя, когда нам кажется, что мы уже вообще все можем, все понимаем, все знаем и сейчас тот самый момент, когда не хватает в топке угля. То есть, когда у нас было очень много денег, мы делали все не то. А, может быть, и то. Может быть, благодаря тому, что мы делали тогда, мы пришли сейчас к тому, что имеем. Просто мы тогда очень сильно потратились и научились тому, как надо делать. И сейчас мы уже работаем без объяснений, форс-мажоров, четко понимая, как будет работать механизм.

Механизм проекта «Тайна печати дракона: путешествия в Китай» у вас работает четко? Вы же столько партнеров привлекли.

Теперь все работает четко. Есть какие-то партнерские ошибки, кто-то не справился — человеческие факторы. Приходится где-то перекручиваться, выкручиваться. Самый большой коллапс произошел в конце 2014 года, когда у нас был полностью сформирован бюджет картины. Мы были абсолютно независимы, в российских рублях у нас лежала наша часть бюджета картины, у нашего основного партнера Сергея Сельянова лежала его часть, он инвестировал в картину $10 млн, и мы в 2014 году запустились. В ноябре я уехал в Новую Зеландию на три недели. Когда мы уезжали, курс доллара был 32 рубля, вернулись — 77. А я даже не знал о процессах. Там 12 часов разницы во времени, плюс мы впервые решили съездить без телефонов, интернета. И уже в Сингапуре, в аэропорту, я даже не понял сначала, что это за цифры — 76, 77… То есть вернулись мы в другую реальность. И все наши деньги, которые лежали на счету, они просто ополовинились. И Сергей Михайлович мне говорит: «Алексей, я не могу дать $10 млн, но у меня как лежали 320 млн рублей, так и лежат». А так как кино по большей части, к сожалению, снимается за границей, это было первое, что нас сильно подкосило. И, казалось бы, в этой ситуации надо было остановиться и дальше формировать бюджет. Но мы решили не останавливаться и пошли вперед. И это, конечно, стало авантюрой. Потому что ты понимаешь, что у тебя нет полного бюджета и ты в любой момент можешь встать, если по ходу не найдешь деньги. Но мы начали, и понеслась…

Начали что? Искать деньги?

Начали съемки — производство (как проходили съемки фильма, можно узнать из фоторепортажа. — Forbes). Сняли первый блок. Естественно, параллельно я общался с Джекки Чаном, с его командой JCST (продюсерская компания Джекки Чана. — Forbes). Обсудили варианты и с China Film Group…

А можно здесь вот прям поподробнее. То есть в 2014-ом году вы вернулись из Новой Зеландии, поняли, что у вас в два раза меньше денег, чем вам нужно. Вашим единственным на тот момент партнером был Сергей Сельянов. Вы начали снимать кино. И стали искать деньги. Почему вы решили брать их в Китае?

Здесь уже действует определенный расчет. Во-первых, давайте начнем чуть-чуть со стороны. Вот есть Голливудское кино — масштабное, мощное, красивое. Я сейчас не про политику, я об этом много рассказал в интервью для Молодежного центра Союза кинематографистов. У нас в России часто говорят: научитесь снимать как в Голливуде, и на ваши фильмы тоже буду ходить. Но здесь же другая ситуация и другая формула работает… Это просто, дайте нам такой же бюджет, мы сделаем точно лучше. «Трансформеры»? Да, сделаем круче чем «Трансформеры», но дело в другом...

Конкретно вы — РФГ или вообще в России?

Вообще в России, российские специалисты. И мы тоже, и Сельянов, Верещагин, Бондарчук и Бекмамбетов могут сделать круче. Понимаю, дальше у вас возникает вопрос: а чего не делаете? А потому что на пути встает та самая политика. Наше кино, какое бы мы ни сделали, хоть «Аватар», так круто, что рот будет сам открываться — оно нигде в мире широко не выйдет. Оно все равно выйдет только здесь в России. Это политика — ни одно кино в мире не может быть успешным, если оно не принадлежит одному из голливудских мэйджеров.

Это не политика, а глобализация.

Уже эта стена выстроена, нам через нее не перебраться. Все наши кинотеатры в России контролируются мэйджорами (курпнейшие муждународные кинонокомании. — Forbes), поэтому все эти фильмы категории B, C, которые просто забивают экранное время,  для того чтобы не давать встать нашим российским фильмам, которым пора уже начинать свой путь взросления. Для чего стена? Для того, чтобы мы не могли собирать больше зрителей, больше денег, на которые делали бы больше и больше фильмов. Чтобы мы не могли производить кино более и более качественное. И получается, что емкость нашего рынка не позволяет нам расти (вот мы и о бизнесе говорим), из нее же исходит расчет окупаемости проекта... В Китае, кстати, нет такого слова «окупаемость проекта», в Китае есть только «сколько мы заработаем на том или ином проекте».

То есть в ноль для них это не вариант?

Вообще не вариант. «Сколько мы заработаем? В два раза? Нет, не интересно». А мы сидим и думаем, что нам хотя бы окупить. Вот для этого нужно понимание емкости рынка, на которую ты можешь рассчитывать. Емкость российского рынка, грубо, 5 млн зрителей, которые могут прийти в кинотеатр. Это 1,5 млрд рублей максимум. Чтобы выпустить фильм на 1,5 млрд рублей, нужно еще 150 млн потратить на продвижение. Это означает, что за всеми вычетами — дистрибьюторов, рекламы, кинотеатральных отчислений и прочего — тебе приходит порядка 400 млн рублей дохода.

То есть, когда ты планируешь какое-то кино, ты можешь сделать фильм только на 400 млн рублей, чтобы его окупить. И при этом ты должен быть абсолютно уверен, что у тебя придет максимальное для России количество зрителей. Поэтому надо сделать за 400 млн и не больше. А что такое 400 млн рублей? Это сегодня $7 млн.  В принципе, это 10-20-я часть бюджета голливудского кино. И вот мы должны за 400 млн сделать кино не хуже. Да, включается в помощь Фонд кино и Минкульт. И ты можешь рассчитывать, что Фонд кино тебя поддержит, пока ты будешь производить, — даст еще 200 млн рублей невозвратных, если ты лидер. Значит, кино ты можешь сделать в районе до 600 млн рублей. Вот, собственно говоря, вся арифметика. И за эти деньги ты никогда не сделаешь дракона, который поразил бы зрителей, и которого дети бы ходили смотреть по нескольку раз. Ты не сделаешь за эти деньги, потому что есть понятие «человеко-часы», которые производят эту компьютерную графику, и если их посчитывать для такого сложного анимационного производства, то это только одна линия в картине $3 млн. Мы (российская киноиндустрия. — Forbes) вынуждены всегда что-то изобретать — иногда делаем «Елки», делаем «Горько!». Иногда можем позволить себе пуститься в «Экипаж», «Викинг», «Вий», «Притяжение», но опять же — недотягиваем. Не потому что не можем, а потому что нет средств. Я еще не сказал про оборудование…

А вам не кажется, что здесь в том числе вопрос наличия профессиональных творческих кадров на нашем рынке?

Да у нас очень много мегакреативных кадров. Но они все утекают. Приходишь в голливудскую студию — наши сидят. Приходишь в Канаде или в Лондоне в студию — наши супервайзеры.

Ну потому что здесь работы нет.

Вот у меня сидит специалист. Он приходит и говорит: меня в Лондон зовут. Я говорю: ну хорошо, езжай. Я даже не спрашиваю, почему. Потому что ответ простой — ему там предлагают 8000-12 000 фунтов в месяц.

Вы считаете, что для творческих людей ключевой мотиватор — это деньги?

Это часто перерастает именно в деньги. Редко есть фанаты, но всем хочется зарабатывать.

Часто мотивируют задачи, масштаб проекта.

Ну, у нас есть на чем разогнаться. У нас даже есть обратный пример — двое вернулись оттуда, из Лондона и Лос-Анджелеса, получив там колоссальный опыт. Я им не могу платить те же зарплаты, но они пришли ради проекта. У нас на проекте стоимость специалистов выше многих студий.

А какая, если не секрет?

В компьютерной графике у нас такие деньги: специалисты — это 60 000–80 000 рублей; специалисты с опытом, которые самостоятельно ведут направление, — 80 000–120 000; супервайзерский сегмент, продюсеры VFX, но которые еще и делают сами руками, — 160 000–250 000 рублей. Если это перенести на зарубежный рынок, то для них это, конечно, смешно. Там супервайзер VFX $2000-3000 получает в неделю.

В продолжение разговора о творческих кадрах. Все традиционно жалуются на нехватку сценаристов.

Эта проблема есть, они никуда не делась, это некий вакуум. Это 15-летний застой в индустрии, который трудно преодолеть. Тогда ведь кино вообще почти умерло. И первое, что сделали, — закрыли все кинотеатры, хотя в эпоху кризиса и перемен все как раз ходят в кино: хлеба и зрелищ. Но кинотеатры закрывались не потому, что кино не было, а потому, что это была часть большой политики и влияния извне: первое, чего нужно лишить, это своей вдохновляющей культуры. И дальше опять включается определенная политика. Вот мировые кинофестивали какие фильмы отбирают в первую очередь?

Фильмы, которые рассказывают, что происходит, которые отражают реальность.

Нет. [Их посыл] — сними о своей стране как можно хуже. Чем хуже ты снимешь про свою страну, тем больше у тебя шансов дойти до «Оскара».

Есть мнение, что у режиссера, настоящего художника, должно болеть. Он априори не должен видеть жизнь в розовом свете.

Ну и что он должен сделать? Окунуть тебя в грязь, в беспросветность и сказать «выпрыгни в окно, зачем ты вообще здесь живешь?» Правильно, режиссер должен поднять проблему. Пройти этот путь через падение, показать, как все хреново. Но в конце он должен что-то дать зрителю, в любом случае обязан дать надежду. Основная функция кино в первую очередь вдохновляющая. Вот, например, у вас в личной жизни проблемы. Вы посмотрели хороший фильм, и эта картина помогает принять какое-то решение, вдохновляет на определенные поступки. Мелодрамы те же: ты знаешь, что есть жизнь после измены, после развода, после смерти, и т.д.

А какие ваши любимые фильмы?

«Куда приводят мечты», «Город Ангелов»... Но вообще их много. Это же как музыка, под настроение. Вот, например, обычно не слушаешь шансон, но иногда так хочется послушать именно шансон — ты слушаешь, и он прям тебе заходит. Я не могу сказать, что мне нравится хип-хоп или поп музыка. Но иногда можно раз 50 послушать одну и ту же песню, потому что она тебе помогла жить сейчас. В кино то же самое.

Так вот. Почему в Китае цензура? На самом деле, это не цензура, это безопасность общества. Они защищают от проникновения в общество чужой информации. Ведь кино — это тончайший психологический инструмент. Через кино можно донести любую мысль, сформировать общественное мнение. Например, война во Вьетнаме. Мы же думаем, что американцы там спасали мир. Но на самом деле, вьетнамцы — это люди, которые спасали свои семьи, свою землю, свои деревни. По сути, это было просто военное вторжение. Но нам показали сначала «Рэмбо» со Сильвестром Сталлоне, нам показали «Апокалипсис сегодня». И сейчас надо про Ирак, про Иран составить правильное мнение. И поэтому появился фильм Бена Аффлека («Операция «Арго» 2012-го года выиграл 3 премии Оскар. — Forbes). Скоро про Сирию увидим, про Донецк и Луганск… и эти картины обязательно пойдут вверх по крутой фестивальной лестнице…

Но в то же время те самые американцы дают «Оскар» таким фильмам, как «В центре внимания» о том, как священники в Бостоне насиловали детей.

Священники. Вот опять. Это формирование мнения. Как же вы не поймете, церковь — это всегда большой конкурент власти. «Есть ли власть не от церкви?» (имеется в виду строчки из «Нового завета», Послание к Римлянам апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога». — Forbes). Но вообще, это большая тема. Кино — это большая, глубокая и важная тема. В Советском Союзе это была наиважнейшая тема. С помощью кино нас всех объединяли, мы смотрели фильм «Пираты ХХ века», «Коммунист», мы все были одной страной, одной командой. У кино должно быть свое лобби. Сейчас его нет. Ну вот Никита Сергеевич с этим бьется всю свою жизнь, но сейчас ему просто уже тяжело одному с этим бороться, понимания все меньше у властей, а это их большая ошибка.

А «Ассоциация продюсеров кино и телевидения»?

Это не то лобби пока…

Вы имеете в виду идеологическое?

Конечно. Ну смотрите, 6,5 млрд руб. выделяет на кино на всю страну. Это бюджет одного голливудского фильма. Ну это же смешно. Нам нужно строить кинотеатры, открывать их, субсидировать. Да, министр [Владимир Мединский] понимает это, стал делать вопреки критике.  Протолкнул тему с кинотеатрами — сейчас, слава Богу, будет открываться хотя бы 200-300 кинотеатров в год. И эти кинотеатры обязаны показывать 50% российского контента. Нам сейчас нужно хотя бы количеством брать. Потом количество перерастет в качество — все впереди. Это долгий и болезненный путь. И без непопулярных мер, без жесткости не обойтись. Мы должны вот так друг на друга залезть, кто-то там внизу возможно погибнет, но другого пути перепрыгнуть через эту стену нет…

 Стена — это голливудское кино?

Да. Но я не имею в виду кинобизнес мировой — мировой кинобизнес они уже полностью контролируют. Где итальянский кинематограф? Где французский?

Но это же приняло форму не американского и голливудского, а транснационального. Многие голливудские фильмы снимаются в копродукции и с Китаем.

Хорошо. Вы мне сейчас скажите про «Великую стену» с Мэттом Дэймоном, которую китайцы сделали вместе c Universal. Они делали это все на моих глазах, мы с ними общались, и я их спрашиваю, а что там будет делать Мэтт Дэймон? Они говорят, да все в порядке, у нас главные герои — китайские артисты. И вот сняли, потратили $160 млн. Комитет по делам радио, телевидения и печати это посмотрел, и поняли, что опять американцы впереди планеты всей. Решили переснять определенные куски, чтобы дать китайским актерам больше слов и меньше слов американским. Вышел фильм. Потрясающий. Они добились своей цели — показали на весь мир, что есть Великая Китайская стена, что китайский народ охранял весь мир от этих монстров, которые об эту стену всегда и спотыкаются, поэтому мир их должен благодарить. Китайцы собрали многомиллионную армию, они изобрели порох. Казалось бы, они сделали пропаганду всего чего хотят. Но суть-то фильма простая — пришел один американец, Мэтт Дэймон, и спас китайскую армию, Императора и весь мир. Хотя они его даже переозвучили: ввели специальный вопрос: — «А ты откуда?», и он ответил: — «А я не знаю, я человек мира. Я был в Европе, в Азии, хожу, где придется, я даже не знаю, где я родился». Но мы же все знаем, что Мэтт Дэймон — голливудский актер, и зритель именно так и понимает, это тонкая психология воздействия на зрителей…

 В этом и дело: он популярный голливудский актер, его хотят видеть во всем мире.

Ну да, а в результате во всем мире посмотрели кино и сказали, что американцы снова всех победили.

А что бы вы им предложили, если бы они обратились к вам на этапе разработки?

Они и сами придут сейчас к этому, к пониманию, как надо.

Вы China Film Group имеете в виду?

Да. Они полностью контролируют всю киноиндустрию Китая, и это очень правильно.

Вы бы хотели, чтобы так было в России?

Очень бы хотел. Откровенно говорю! Я хотел бы, чтобы все полностью контролировалось государством, чтобы существовал комитет по цензуре. Цензуре в том понимании, как безопасность нашего общества...

А от чего наше общество нужно обезопасить?

99% людей скажут: а чего это кто-то будет решать, что нам смотреть, а что нет? Но с этим уже действительно опоздали. Когда я сказал слово «стена», я не имел в виду, что мы опаздываем — мы уже опоздали. Мы уже не можем это перебороть. В Китае нет соцсетей — Facebook, Instagram, других американских инструментов. Вы думаете, они в Китае страдают от этого? Они радуются. Они понимают, почему их нет и согласны с этим. Ведь цензура по жизни есть во всем... Даже у вас лично есть своя цензура!

Моя цензура заключается лишь в том, каких людей я выбираю для интервью.

Но цель то какая у вас?

Моя цель рассказать людям, которые интересуются кино как сферой деятельности, что в индустрии происходит. Потому что, допустим, вы, при всем масштабе вашей деятельности, остаетесь такой темной лошадкой.

Да так и останусь, надеюсь, я же все равно вам ничего нового и особенного не рассказал...

Тем не менее у читателей какой-то образ сложится. Вернемся к Китаю, хотела бы все-таки больше подробностей о том, как вам удалось построить такие отношения. Первый заход на китайский рынок был в 2005 году с фильмом «Мужской сезон: бархатная революция», так?

Да, все верно. Хотя этот фильм не вышел широко в Китае.

Как это произошло?

Это было случайно. На этот фильм кто-то из китайских кинематографистов обратил внимание, когда мы были в Благовещенске на кинофестивале, мы были там в конкурсе. Мы показали кино, потом с кем-то из них познакомились.

А с кем конкретно?

Один из руководителей China Film Group. Ему фильм понравился, он попытался его вывести в прокат, но мы не прошли комитет по цензуре, потому что у нас там наркотики. Не выпустили, но у нас сложились дружеские отношения, через беседу, через зеленый чай и прочую еду-питье мы как-то зацепились на общие темы. А потом, в 2007 году мы выпустили «Скалолазку». В России фильм собрал всего лишь $1 млн, а в Китае выстрелил — собрал $3,2 млн. Для того времени это был очень большой box office, потому что потолок по сборам в Китае тогда был $5-7 млн. Так нам дали квоту, сказали, что можно поставить в прокат еще один фильм на следующий год. И мы продвинули «Дерзкие дни». В России он собрал всего $100 000, а Китае — более $2 млн.

И все это время вы поддерживаете дружеские отношения?

Очень простые и честные. Им хочется кино из России, зарабатывать на нем, хотя пока не получается, но они видят и ценят наши амбиции…

Да, вы же на афише «Мужского сезона», у вас там главная роль.

Да, одна из главных. Сейчас я это вспоминаю, даже неудобно за то тщеславие, но этот период надо было прожить. И после я пересмотрел свое отношение к кино. Мы четко сосредоточились на определенных и конкретных вещах. И с точки зрения социальности проектов и с точки зрения бизнеса.

И как в итоге вы пришли к этой мощной конфигурации — China Film Group, Джекки Чан, Арнольд Шварценеггер?

Был у нас и провал в Китае — первый наш «Вий» для Китая не подошел. Как нам сказали, священник плохой — все, уже нельзя. Там на чью-либо религию посягать нельзя, это ведь стержень общества. Мы объяснились, нас услышали. И после мы уже вместе решили объединить четыре легенды под китайско-российской темой. Мы научились грамотно презентовать и коротко рассказывать, о чем фильм. И когда меня за руку министр культуры привел к руководству China Film Group...

Владимир Мединский устроил эту встречу?

Конечно. Благодаря нашему Министерству культуры нас воспринимали серьезно и стали с нами работать.

То есть в Китае вы воспринимаетесь как аффилированная с государством кинокомпания?

Да, видимо есть такое. Плюс у нас сложились просто хорошие отношения. Они меня воспринимают, обращаются, познаем вместе с Китаем и глобальный рынок.

А как вы общаетесь, на английском?

Нет, через переводчиков, наши ассистенты научились переводить так, что мы даже не замечаем этих трудностей.

Интересно. Многие ваши коллеги, российские продюсеры, кто имеет какой-то опыт работы с Китаем (кто-то 10 лет, кто-то меньше), говорят, что все достаточно сложно и непонятно…

Все просто там. Все, кто туда ходит, идут за деньгами. А китайцам самим нужны деньги, они также любят деньги, они во всем мире именно зарабатывают. Тут же важно понимать простой психологический момент: как часто приходят люди и просят, а как все могло бы поменяться, если бы человек пришел и предложил. Понимаете разницу? Я уже привык, что все приходят и просят денег и ничего больше. Кто-то скрывает, лукавит — вроде как не просит денег, просит что-то другое, но за этим все равно стоят деньги. И очень редко, чтобы кто-то пришел и предложил. Можно ведь даже попросить денег, предложив деньги. Это психология общения. Это качество общения. Это важно. И все, кто приходит в Китай и предлагают свои проекты, делают это так: «Вот проект стоит $20 млн, мне надо $10 млн». Хотя все понимают, что проект реально стоит $8 млн или те же $10 млн. То есть каждый хочет свое не вложить, а получить из Китая и на эти деньги снять. То есть всем все время что-то надо от китайцев. А китайцы же очень осторожные, они же все чувствуют, у них в генах так. Они очень проницательные от природы. У них есть свои традиции — эти круглые столы, которые бесконечно крутятся, это же как философия жизни: друг к другу подкатываешь, крутишь, пока все не съешь, вечно замкнутый круг. Я там 500 обедов точно провел.

И вот я им достаточно просто сказал: мы не можем сделать для России кино за $40–50 млн, оно не окупится у нас, его не прокатят в мире. Давайте сделаем кино совместное, которое вы на своем рынке отобьете, мы на своем, и еще с мира попытаемся собрать.

То есть вы архитектор всей этой копродукционной схемы в проекте «Тайна Печати дракона: путешествие в Китай»?

В принципе так. И для них это была новая история — не просто зайти в проект, а зайти с разной долей по разным территориям: в Китае своя, в Юго-Восточной Азии своя, в мире — третья доля, в СНГ свой процент. На каждой территории разная очередность возврата и другие нюансы.

Сейчас все ваши партнеры по проекту ждут, когда будет закончен фильм, который собирается здесь в Москве. И что дальше? Когда начнется прокат, каждый партнер на своей территории будет делать это самостоятельно или будет какой-то единый центр управления прокатом?

Нет, существует давно отработанная система. В мире есть 2-3 специальные компании, которым доверяет вся мировая индустрия. Компании-коллекторы, которые аккумулируют все сборы у себя и дальше распределяют согласно договоренностями между всеми инвесторами. То есть деньги со всего мира стекаются в одну компанию и, условно, когда приходят деньги с китайского рынка, 40% идет на тот счет, 60% — сюда, придут деньги с СНГ, в первую очередь они пойдут на этот счет, во вторую — на другой. И все идет согласно подписанному заранее контракту.

А вы уже подписали?

Да.

А у вас будет какая-то доля по прокату на территории Китая?

Конечно. Большая.

А какая, секрет?

Не секрет, просто тогда нужно будет всю формулу раскладывать, а это не очень правильно, все-таки есть понятие партнерства, определенные конфиденциальные вещи. Но в целом у нас там примерно половина.

И права на прокат в России и СНГ полностью принадлежат российским партнерам, так? Какое распределение между РФГ, СТВ Сельянова и Fetissov Illusion Глеба Фетисова?

Фетисов просто кредитор, который дал кредит (см. ниже комментарий представителя Фетисова. — Forbes). Глеб Геннадьевич очень осторожный, продюсером он все никак не рискует становиться. Ну, это и понятно, у него очень бизнесовый подход — годовой процент на вкладываемые деньги. А у Сергея Михайловича Сельянова денежный и продюсерский вклад — он владеет в проекте определенными правами и долей. Также у нас партнер Фонд кино, который тоже владеет долей и ждет возвращение инвестируемых денег. Есть еще такие условия, как очередность возврата, качество возврата.

«Качество» в смысле качество денег?

Ну смотрите, условно, человек инвестирует 100 единиц, я тоже инвестирую 100 единиц. С одной стороны, мы должны взять 50/50. Но я человеку делаю предложение: давай так — твои 100 единиц возвращаются тебе в первую очередь, сразу, с любого вида продаж, но тогда дальше у тебя будет 30%, а не 50%. И человек садится и думает — если фильм соберет всего 150 единиц, тогда недоберу. А если я возьму 30%, то я свои 100 смогу забрать сразу. Каждый считает риски! А если будут сборы больше в несколько раз, то заработает меньше.

Алексей, хочу завести  разговор на несколько опасную территорию. В проекте «Училка 2» вы работаете с «Чеченфильмом». Я видела фото Рамзана Кадырова у вас на story board. У него очень спорная репутация в России...

А в чем она спорная? Надо знать природу этого всего. Именно об этом и делается фильм. Если бы вы сейчас прочитали сценарий, то вы бы так не говорили. Даже Ирина Купченко (исполнительница главной роли. — Forbes), когда я ей сказал, что мы будем снимать с «Чеченфильмом», говорит, я не уверена, у меня сомнения, эта тема такая зыбкая, с чеченцами. Я ей говорю, Ирина Петровна, прочитайте сценарий, пожалуйста.  Она прочитала сценарий и говорит, я готова, это надо делать! С чеченцами для меня это никакая не спорная территория, как вы говорите, не политическая. Есть понимание изнутри. Все это не зря. Есть же как пример Украина, а до этого была попытка сделать Чечню такой же. Просто был человек, который вовремя одумался и понял, что происходит. Это Ахмат Хаджи Кадыров, отец Рамзана. Когда говорят «а вот чем Рамзан занимался в молодости!» — так многие там были, воевали. У меня брат две войны прошел. И все друзья-чеченцы, с которыми он был вместе в Афгане, они все воевали, спасли друг другу жизнь не раз, а ему против них потом пришлось идти — и там уже коса на камень...

Ну вот. Вы принимаете во внимание эти репутационные риски?

Да, я четко знаю, что я делаю. Я очень хочу сделать это кино. Это остросоциальный фильм, градус намного сильнее, чем первая «Училка».Такие социальные вещи надо делать, они должны формировать мнение, заставлять думать, обратить внимание и предложить выход, решение. Мы попытаемся рассказать, кто за этим всегда стоял, стоит и что этим людям надо. Тема острая…

Тема острая.

Но могу сказать так: среди чеченцев настоящих патриотов, которые готовы за нас, за русских, за россиян, жизнь отдать, гораздо больше, в разы, чем среди остальных россиян. А прошлое есть у всех, оно у всех сторон неоднозначное. Но жить надо сегодня и смотреть в будущее а прошлое помнить как опыт, как историю.

Перейдем к более практичным темам. CG. У вас в работе много проектов, где основной акцент именно на качественную графику — помимо «Тайны печати дракона: путешествия в Китай», где один дракон стоит, как вы сказали, $3 млн, есть еще фильм-катастрофа «Гидроагрегат», где нужно зрелищно и ярко нарисовать саму катастрофу на Саяно-Шушнинской ГЭС.  Расскажите, что за CG-команды работают на этих проектах?

У нас сейчас Argunov Studio занимается «Тайной печати дракона: путешествие в Китай». Это команда с фильма «Защитники», мы подписались с ними на проект. Есть еще Виктор Лакисов — его студия для первого «Вия» делала всю персонажную анимацию. Он как раз и рискнул заняться драконом. Изначально мы дракона отдавали Pixomondo — это студия, которая сделала «Игру престолов», но их условия мы не осилили.

Дракон у них отличный.

Да, но он не китайский. Они у нас очень хорошо отработали на площадке, мы с ними дружим, общаемся, они пошли нам навстречу — сделали скидку от мировых цен чуть ли не 70%.

Это британская студия?

Нет, это Германия — Америка — Китай. Вы не поверите, у них база в Пекине, но там нет ни одного китайца. Они там сидят уже 10 лет, потому что глава студии решил жениться на китаянке. И тем не менее там нет ни одного китайца. Есть Америка, Канада, есть наших пара человек, есть много европейцев, корейцев. И они должны были разрабатывать нам дракона и начали разрабатывать. Мы поторговались и цена была озвучена... А Лакисов все это взвесил, посмотрел и предложил нам вариант намного выгоднее. Сказал, я готов, я хочу. И вот он тоже сейчас всей своей студией загружен. Он сейчас делает дракона и всю персонажную анимацию. Ну и наш собственный CG департамент, который с годами крепнет, растет. Большинство людей работает у нас еще с первого «Вия».

А откуда вы их рекрутируете?

Это большой сложный путь. Мы берем перспективного человека, не совсем новичка, а человека с задатками, с желанием, рвением и амбициями именно в этом направлении. И мы берем их в свою лабораторию. Сейчас мы решили делать так: набираем шесть молодых специалистов в команду одному опытному, которому уже становится тесно на своем уровне. Он уже способен вести самостоятельно целое направление. Мы ставим этой команде задачи.

А вам поступают какие-то предложения с внешнего рынка?

Поступают, но мы отказываемся или раздаем партнерам. Потому что сами очень загружены. Иногда какие-нибудь мелочи делаем. Но без CG сейчас не обходится ни один фильм. Сейчас тенденция такая, что большие картины стали больше собирать, а маленькие и средние собирают все меньше. А это значит, что люди скоро будут ходить в кинотеатры только на интертейнмент. Только на карусели, аттракционы, развлечения. Только такие фильмы будут выходить в кинотеатрах. А телевизионного рынка-то у нас пока нет.

Как нет?

Вот так. Если в Америке 140 телеканалов борются за твою картину, у нас не борется никто. У нас 4 телеканала и они делают весь свой контент самостоятельно, при этом явно деградируя. Хотя я не прав, иногда бывают креативные вспышки, когда кто-то из продюсеров канала решит рискнуть. Но это не рынок пока. Сериальный рынок тоже своеобразный…

Вот как раз про сериалы. Насколько я знаю, у вас в разработке проект уровня для HBO.

Ну пока еще не с HBO идем. Вот на днях встречались с «Амедиа», с Леонардом Блаватником и его партнером Дэнни Коэном, мы презентовали наш проект «Эпоха расцвета». У них американская модель, согласно которой, чтобы согласовать съемки такого большого сериала, нужно снять пилот. А уже после него можно будет говорить о запуске сезона. Но здесь такая модель не совсем выгодно сработает: нам, чтобы снять пилот, нужно потратить 2/3 бюджета всего сезона, потому что декорация, костюмы, реквизит, графика — это как раз и есть основа сериала, его внутреннего мира. Можно, конечно, рассчитать некую паузу в производстве, но это очень неудобно и невыгодно, потому что, зайдя в декорацию, ты можешь сразу снять для 8–9-й серии, три дня в этой декорации поработать и снять все сцены на весь сезон…

А подстраховаться, договориться с кем-то из наших телеканалов?

Да, у нас настолько разработан проект, настолько хорошо упакован и собран, что мы, конечно, все это будем оформлять.

А кто автор?

Олег Шишкин — основной исторический консультант, приносит детали, нюансы, архивы. Олег Степченко — художественный руководитель и сценарист. Я тоже, как соавтор сценария, контролирую коммерческий уклон, потому что Шишкина тянет в историю, в достоверность, Степченко — в свою карусель, в детективность, в интертейнмент, а я между ними, смотрю, чтобы все это было и зрелищно, и понятно. На начальном этапе у нас была еще писатель Катерина Асмус, которая начинала разрабатывать скелет сериала.

Вы запрашивали государственную поддержку на этот проект?

Мы общались непосредственно с министром культуры Мединским, который сказал, что это однозначно нужно, будет работать и у проекта обязательно будет государственная поддержка. Просто мы пока ее не берем, потому что еще не сформирован весь бюджет проекта. Мы рассчитываем, что на проекте будет несколько режиссеров, один из них — Рамиль Сабитов, обладатель премии «Золотой орел». Как режиссер он уже 9 месяцев у нас в студии разрабатывает первый сезон. В целом, коммерческая модель проекта предусматривает полнометражную версию и сериал. И там, соответственно, должен быть разный темп, ритм, некоторые линии для фильма придется подавать по-иному, а в сериале они должны быть развиты полностью. У нас 12 сезонов по 12 серий.

Ого. С другой стороны, это же 300 лет истории.

Да. Первый сезон — это Смутное время. Фильм под титры начинается со смерти Иоанна Грозного. И дальше все становление до первого Романова. Филарет, все его скитания. Все  сезоны соединяются определенным артефактом — «Книга жизни». Почему все ищут библиотеку Иоанна Грозного? Человек, который овладеет этой книгой, овладеет миром...

То есть какая-то мистика и приключения?

А без этого сейчас невозможно, не будут смотреть, если этого нет.

А достоверность — имена, даты, факты?

Конечно. Но, опять же, никто точных деталей не знает ведь, можем опираться только на источники — причем их несколько, и некоторые конфликтуют друг с другом.

А кто все-таки главный герой? Это группа, собственно, Романовы?

Да. Это в принципе модель «Игры престолов».

А сцена расстрела Романовых будет?

Это 12-й сезон, и это будет через 10 лет. К этому еще надо прийти. Тем более, что есть разные версии этой истории. Я бы даже не хотел так сильно вперед забегать.

Я почему спрашиваю, если вы «Игры престолов» заявляете как модель, то там же много реалистичности — кровь, смерть, секс.

Мы будем соблюдать законы зрелищности. Мы делаем не документальный фильм. Но тем не менее это фильм о русской истории. Кто не любит читать, будет смотреть наш сериал. Конечно же, еще должен быть положительный осадок гордости и за государство. Должна чувствоваться борьба, трудности, должно быть видно, как эта эпоха перемен и расцвета начиналась. Конечно, если не будет зрелищности, а будет только историческое бла-бла-бла, то это очень быстро надоест зрителю.

Вы за государственную политику в кино, вы очень поддерживаете все, что делает Министерство культуры РФ, вам очень импонирует подход китайского правительства в отношении цензуры в кино и интернете. Плюс вы много ездите по регионам и общаетесь с людьми. И в этих разговорах, насколько, я могу судить по вашим интервью, кино лишь повод для большой дискуссии о, скажем так, нашем особом русском пути. У вас есть политические амбиции?

Мы проехали всю страну с фильмом «Училка», чтобы лично поговорить, почувствовать людей и регионы.

Так обычно ведут себя в рамках какой-нибудь предвыборной кампании..

Нет, только кино. Есть две вещи  — миссия компании и внутренняя миссия человека. Хотя миссия компании формируется от миссии каждого ее сотрудника. Для меня это очень важно. И все кто здесь есть, они не просто сидят за зарплату, они формируют команду по принципу единомыслия. В том числе, в вопросах политики в кино. И вторая простая вещь — чтобы добиться этого единомыслия, твое кино должны смотреть. И смотреть его должны зрители. А зрители — это монетизация. А монетизация — это следующий уровень кино. Потому что ты не будешь все время жить в дотациях, ты просто скоро закончишься. Ты должен развиваться в кино, а не идти от одного фильма до другого. Нужно становиться все больше и больше, лучше и лучше.

То есть глобально ваша цель — стать большим и личные встречи со зрителями как часть этой стратегии?

Глобально, да — большим. С филиалами в регионах. У нас в Китае уже два года филиал работает.

«В регионах» — в регионах России?

Да! В Корпорации РФГ уже даже создан департамент региональных проектов (ДРП).

А чем он занимается?

Руководитель ДРП, Екатерина Рыбакова, которая этим занимается, практически не бывает в Москве, она ездит из региона в регион, с питчинга на питчинг, с фестиваля на фестиваль, с кинотусовки на кинотусовку.

С какой целью?

Первое — это региональная база кинематографистов и полезных связей — в Казани, Тюмени, Якутии, Владивостоке, Хабаровске, Екатеринбурге, Воронеже, Ставрополе, Грозном и т.д.. Плюс мы помогаем региональным проектам, у нас уже есть статистика: в прошлом году мы потратили порядка 6-7 млн рублей, а этом году мы выделили на региональные проекты 12 млн рублей живыми деньгами и еще столько же примерно услугами постпродакшна нашей студии. Плюс у нас есть еще департамент экспериментального кино. Это та же «Училка», «Выйти из группы» — дебютный проект, который мы нашли на питчинге дебютантов. И у нас на такие проекты выделено порядка 85 млн рублей. Или вот я был в Якутии и четырем проектам выделили по 1 млн рублей на постпродакшн в нашей студии.

Какой рынок в Якутии?  Сколько там зрителей?

Их 980 000 человек, зрителей из них 600 000. В этом году в Республике уже стало 28 кинотеатров. Они снимают фильмы за 1-2 млн рублей и собирают 5-7 млн руб. То есть они окупаются, зарабатывают и двигаются вперед.

Бурятия?

Бурятия тоже хорошо развивается, по сути, пока на первом месте среди регионов. Они в свое время никого не пустили на свой рынок, они сами по себе живут, молодцы, хранят свою культуру и традиции. Татарстан тоже наконец-то начал эту тему раскручивать. Башкирия. Чечня. Кадыров хочет выделить целый миллиард рублей на строительство новой студии. И первое, что я сказал главе «Чеченфильма» Беслану Терекбаеву: зачем? Все, что вы сейчас купите — камеры, краны, павильоны, производство — через три года это все надо будет менять. Вы даже не успеете все это раскрутить. Кавказская тематика в кино пока будет интересна только на Кавказе, а в Чеченской Республике всего четыре кинотеатра, и кстати, из них Фонд кино поддержал два. Да лучше потратьте половину из этих денег на строительство кинотеатров, это же увеличение емкости кинорынка, это и есть зрители, монетизация. Сейчас на всем Северном Кавказе 52 кинотеатра, и если в этом регионе построить еще хотя бы 100 кинотеатров, инвесторы будут просто в очереди стоять. Со своими деньгами, чтобы снимать там кино, потому что оно будет окупаться и зарабатывать. А следующий шаг уже на федеральный уровень, так и появится большое кино в стране, со своими целями и задачами — образовывать, объединять и вдохновлять зрителей!

Читайте также: Путешествие в Китай: как российские кинематографисты осваивают азиатский рынок